XV

При всех своих проблемах с Духовностью насельников, монастырь, в котором без особого желания пребывал он, Ворон, являлся неким выражением или, пусть и мутно-бледной копией, но, по задумчивому выражению Матушки И., реальностью всё же иного измерения, в которой появлялись иногда редкие люди отнюдь не обывательского типа.
Но в первую очередь Ворона интересовали, конечно, монахи, то есть – отшельники, как местные, так и транзитные. Ибо, кроме батюшек семейных, нередко появлялись и проезжие иноки, да и инокини тоже, останавливавшиеся на несколько суток помолиться, оглядеться, отдохнуть.
Однако, и те, и другие, и трети выделялись из многочисленной летней толпы паломников своими чёрными, как сажа, облачениями, развивающимися на свежем островном ветру, и были всегда заметны ещё издали.

На инокинь поглядывал Ворон с осторожностью, только издали, помня рассказы трудников, как им туго приходилось в женских монастырях – ох уж эти женщины!
Но проезжие монахи-мужички иногда сами заводили с ним беседу, а потому о них сложилось у него собственное мнение. Ибо красные носы, неспокойные глаза и неумение даже читать тексты молитв старославянским шрифтом, из-за чего им надолго и не позволяли оставаться в монастыре, говорило лишь об их падении и самовольном уходе из собственных обителей, куда вернуться уже не могли, а в другие, по негласным правилам, не принимали.
А как именно происходили падения монахов, Ворон и наслушался, и насмотрелся достаточно не только в монастыре, но и в миру живя. Так что мысли возникали о целесообразности современного монашества отнюдь не позитивные.

Трудно было понять, зачем вообще постригаться в монахи, ограничиваться обетами, если Душа тупыми страстями кипит? В чём корысть, а может попросту глупость? Или книжек начитались, а монашество и некое экзотическое «спасение» чего-то и ради чего - так и осталось туманным понятием?

* * *

Монашество или отречение от временного мира ради Вечности Бытия собственной Души – не прерогатива христианства, восточно-православного или западно-католического.
Но то, что временное тело человеческое – темница невежества для ВОЗМОЖНО вечных Души, а тем более Духа, и оно, мол, достойно лишь презрения, также и отнюдь не изобретение Сенеки или апостола Павла, оказавшегося не только сочинителем эгоцентрично-религиозной организации, коей и является христианство, но косвенно и пособником появления монашества.

В христианском монашестве в первую очередь, отрицается богатство и даже собственность вообще, якобы, нравственного самосовершенствования ради, но несколько иначе, чем о том говорится в евангелиях Нового Завета. Ибо нарождавшаяся церковная аристократия нуждалась в первую очередь в устранении препон себе.
Но так как всё более широкая известность христианства порождала и его омирщение с принижением, как водится, общего уровня даже мнимой духовности, то ещё во втором веке наметилась первая попытка реанимировать-воскресить «царство святых" через путь монашества или отшельничества. Отрицание брака, а тем более второго, как и крайний аскетизм выдвинулись на первый план. В итоге, епископы лишились возможности даже первого брака. Установилась обязательная – но лишь человеческая! - дисциплина Исповеди. Таким учреждённым образом и идеалы святости реализовывались и признавались уже в основном через монашество.

Стало быть, в своих чистых стремлениях монашество, как необходимая пристройка, всё же призвано реализовывать и религиозную жизнь обще-вселенской церкви, хотя бы через одиноких мистиков, ради соединения её с Богом, что и доказывали своими примерами многие действительно искренние Подвижники жертвующегося Христа, а не столь, однако, эгоцентрично-заорганизованного христианства, восточного или западного.
Тем не менее, и то и другое, как ДВЕ составляющие внешнего и Внутреннего Пространства Огненной Плазмы, НЕ ИСКЛЮЧАЮТСЯ в Златой Премудрости или, если по православному - Софии, как Памяти Единого Сущего или Сознания Высшего Духа, т.е., Бога.

Другое дело, что и то и другое – и КАК хитро-подло! - профанируется незримыми обычным людям сущностями хаоса, словно ржавчиной внедряющимися одержимыми ими людьми в церковную жизнь и запутывая, пусть религиозно, но искренне верящих и ни в чём не виноватых людей.
Ибо даже патриарх «всея Руси» в проповеди своей задавался, пожимая плечами, вопросом, зачем современным монахам нужны монастырские стены, которые когда-то в древности предназначались для укрытия от мира с его грехами и пороками, если теперь у каждого мобильный телефон в кармане, компьютер, или даже телевизор в келье?.. И тут же констатирует в ответ, мол, а ПОДВИЖНИКОВ НЕТ!

* * *

Ещё во время утренней Братской Молитвы в собор нагрянули паломники из Сербии, конечно же, со своими священниками – тремя сухопарыми монахами при полном монашеском чёрном «параде».
Паломники, непривычно тихо и молча, сразу же разделились строго на две группы: женщины на левой, а мужчины с монахами – на правой сторонах собора.
Отец С., любитель поимпровизировать даже во время Литургии, пригласил одного из сербских монахов – священника – вместе послужить, а сам скромно исполнял роль давно отсутствовавшего в монастыре дьякона.

Было непривычно слышать Литургию на мелодичном сербском языке, но Ворон прекрасно знал весь обряд и понимал, что не только в Сербии, но во всём православном мире для Очищения и Благословения Душ людских – Обряды проводят абсолютно одинаково! Подобно, как работает любая компьютерная антивирусная программа, в которой каждый значок кода значим до точечки.

Правда, внешне вели себя сербы в храме действительно не так, как наши, российские люди. А двое не задействованных монаха-сербы, один средних лет, второй намного моложе и ниже ростом, после того, как на время закрылись Царские Врата перед Причастием, присели на скамейке и, низко склонив головы в клобуках, замерли, словно умерли в глубоких размышлениях или нечто созерцая, и сидели так, пока опять не раскрылись Врата…

В тот день Ворон не причащался, и когда зашедшая вдруг в храм вечно занятая Матушка И. пригласила его прогуляться на улице и поговорить об огородных делах, он вышел за ней следом, не дожидаясь окончания Литургии.
Переговариваясь и медленным шагом, перемещаясь туда-сюда, они в очередной раз возвращались к храму, когда из него после окончания Литургии стали выходить люди. Последними показались и все сербские монахи. Внимательно глядя на них, Матушка И. замолчала и остановилась, а потом, с непонятной Ворону болью в голосе, грустно сказала:
- Они… НАСТОЯЩИЕ монахи.

* * *

Неизменно помня предсказании проезжей Монахини Лукерии о предстоявшем ему постриге, и всё чаще внимательно приглядываясь к разным монахам, местным или наезжим, Ворон не мог без содрогания представить себя в такой роли даже столь временной жизни земной, тем более одетым в, болтающемся и путающемся в ногах длинно-чёрном подряснике и… уже навсегда! Но дело-то не в облачении монашеском, конечно.

Конкретно в монастыре, якобы подразумевающем уход насельников от мирской суеты, его поражало, этих людей в подрясниках, какое-то тугодумно-неосознанное, то ли пред людьми, то ли перед Богом, то ли перед самими собою, но тщательно прикрытое лицемерие. Ибо никакого понятия в жизни их об истинном Отречении от мирка сего не наблюдалось.
Судя по всему, им не был знаком Путь Созерцания как Вечной Жизни, так и Миров иных, о которых ещё Иисус во Христе говорил. Более того, запуганные предупреждениями «святыми отцами церкви» о прелести бесовской, если – не дай Бог! – даже мыслишка шальная появится о возможности созерцать нечто не земное, то подавляющее большинство монашествующих и сами готовы любого зашипеть, если тот хотя бы заикнётся о каком-нибудь Видении или даже Явлении!

Не занимался Ворон никакими «духовными практиками» и не провоцировал ни Видений, ни Явлений. Но если таковые случались не по его воле человеческой - спонтанно, то, прежде всего, молился и каялся о малейшем негативе в собственной Душе, чтобы в будущем избавиться от любых бесовски-провокационных подобного рода наваждений.
Но с другой стороны, он не искал, но получал же Возможность – и не единожды! - Созерцать не только собственные энергетические Центры, собственную Ауру, но и Персон Закона Воздаяния или Кармы, и даже Высшие Персоны Света и Огня!..

Разве мог он, например, отрицать Чакрамы и голограммы их Персон, тем самым отрицая самого себя – свою природу?!
Ибо подобное отрицание сводит на нет даже понятие, механизм и смысл Преображения человеческого, столь лелеемое христианской церковью!

Но даже не сомневался, что если бы он попробовал о том заговорить с кем-либо из монахов или иереев, то обвинений как в гордыне, так и в бесовской прелести не избежал бы стопроцентно. Хотя именно прозорливые Старцы православные, к которым он приезжал, о том прекрасно ведали и проблемы ему не создавали.
Видимо, созерцателя только созерцатель и может понять, а не книжные «авторитеты», даже если и с двумя-тремя образованиями, якобы высшими, духовным в том числе.

И ещё один момент в жизни монахов настораживал Ворона - денежный.
То есть, если монастырь – для людей, пытающихся скрыться от суеты мирской, но Жизни Вечной ради, то Обрядом и Обетами посвящая себя Творцу своему, они просто ОБЯЗАНЫ уповать лишь на Него, чтобы ни случилось, и, стало быть, на свои силёнки, хотя бы помолиться Ему, если голодно, наг, холодно, больной или опасно?

На деле же, хотя в трапезной монахи редко появлялись в постные дни – среду и пятницу, не говоря уж о долгих постах, но не раз и не два замечал Ворон, как они по одиночке украдкой шастали по кухне и в продовольственных складах, или ошивались в монастырском кафетерии для паломников за оградой. Стало быть, при деньгах были монахи. Кому-то кто-то присылали, кто-то как-то по своему хитро-тихо по-деловому «бизнес» свой крутил, кто-то пенсию получал… И каждый сам по себе, в евростандартных кельях.
А как же братство и автономия от мира?
И с этими людьми он должен Судьбу свою связать?

Сам он, Ворон, выживая в таёжном одиночестве, а потом в лесной деревне с огорода, по возможности, до минимума ограничивая себя от зависимости посторонне-мирской, а особенно от государственной, здравоохранения и пенсионного фонда в том числе, но, не по своей человеческой воле, оказавшийся в монастыре, никак не мог понять, зачем тогда эти люди в подрясниках прикидываются отшельниками, и что он сам тут делает тогда?!

Или эти монахи просто… НЕ НАСТОЯЩИЕ?