XVI

«Какие же тогда монахи-отшельники Настоящие?» – не мог Ворон избавиться от довлевшей мысли.

Ну не выгнанный же недавно из монастыря блудник в подряснике, которого, то ли паломницы соблазняли, то ли он сам их каким-то образом уламывал предаться совместному грехопадению тёмными ночами у монастырской стены, где потом нашли несколько спальных мешков…
А прокололся-то похотливый бедолага, когда в столовой архимандритского корпуса стал нагло клинья подбивать… к супруге районного мэра, видимо, не без рукоприкладства, ибо возмущению оскорблённой, таким образом, женщины не было предела, и срочное местное детективное расследование в конце концов проявило на свет всю мерзопакостную душонку горе-монаха.

О другом подобном же деятеле, якобы «благочинном», но часто нетрезвом иеромонахе, бывшем мяснике, выгнанном из южных областей и пригревшемся в этом монастыре, и который подошедшей за Благословением женщине мог схватить за грудь, даже вспоминать не хотелось.

* * *

Ворон, после ужина глядя на звёздное небо и размышляя о своём, стоял, спиной прислонившись к стене, в тени за углом, недалеко от ступенек в трапезную, когда из неё вышел иеромонах отец Б.
Монах, даже в монастыре предпочитавший ходить без облачений, на этот раз из под необычно широкого подрясника достал свой крутой мобильник, набрал номер, а Ворону нехотя пришлось подслушать того разговор с врачом…

Высокого и худого отца Б. он впервые увидел ещё в свой первый разведывательный приезд в монастырь, после вечерней «службы» в маленьком храме над аркой, когда тот спустился с клироса на внутреннем балконе. Они встретились взглядами и, молча застыв, долго не могли отвести глаз друг от друга… Тогда поразили, чёрными зрачками, глаза монаха, широко, как от чрезмерного удивления, раскрытые, но излучавшие такую, непонятно почему, ненависть к нему, что потом Ворон, вспоминая, долго не мог уснуть на монастырской кровати!

Приходилось не только просить Благословения, но, по разным причинам и темам, также и беседовать с иеромонахами. Но Ворон почему-то избегал заговаривать с отцом Б. и они даже не здоровались, проходя мимо друг друга.
Ворону не нравилось, когда этот иеромонах Благословлял паломников, как-то нехотя-походя. Да и Исповедь принимал, словно глухонемой циник.
Зато херувимскую в храме пели вместе, в два голоса… заслушаешься!
Ибо негласно знал он, что отец Б. потихоньку нашёптывал наместнику о необходимости затащить Ворона на клирос, и что отец А. уже всерьёз приглядывался к нему.

Вместе с тем, Ворон заметил, что не только паломницы женщины, но и девушки как-то странно, словно мошка на свеженину, неравнодушны были к отцу Б., который даже по среднему возрасту своему никак не тянул на опытного духовника. Но паломницы ожидали его после «служб» у входа в храм, сопровождали его до монашеского корпуса, или ожидали его у трапезной после обеда или ужина. Иногда он подолгу с ним прогуливался, проводя какие-то беседы.

По привычке своей, Ворон никогда не думал о людях «лохмато», пока не убеждался стопроцентно, что они достойны подобного негативного отношения.
Но когда однажды, во время работ на огороде, с одной, отнюдь не глупой, паломницей, тем более, что бывшей «духовным чадом» Прозорливого Старца, с которым и Ворон целый день как-то общался, то в беседе та предложила ему поговорить с отцом Б., какой тот, мол, мудрый и интересный человек, тогда и он полюбопытствовал про себя, чем же особенный этот иеромонах.

…А монах в тот вечер, видимо, считая, что никого рядом нет, довольно таки не спокойным голосом по телефону жаловался какому-то врачу, как он страдает от высокого кровяного давления, как ему плохо, что ему нужны лекарства особенные, что без лечения он может, не дай Бог, даже умереть.
Наверное, тот врач уже не впервой имел дело с этим раздражённым монахом и не «клевал» на жалобы возбуждённого пациента. Ибо отец Б. вскоре отключил телефон и быстрым шагом отнюдь не больного, но зато безнадёжно обиженного человека, пошёл к себе в келью.

Быть может, подслушанный разговор и был причинной, что Ворон долго лежал в постели в темноте без сна, вспоминая моменты во время своих болезней, когда он в полном одиночестве и никому не нужный, но, скрюченный жуткими болями до потери сознания, думал в такие минуты, когда удавалось очнуться, лишь о Покаянии с Надеждой о Прощении его грехов Волею Божией, при этом испытывая пусть и тайно-корыстную, но неописуемую Радость, даже Счастье, что вот скоро избавится от мучительного пребывания во плоти земной и не только узрит, наконец-то, но и уже навсегда останется жить в иных Измерениях, столь интересных ему во время Видений, Явлений, да и спонтанного иногда оставления Душою земного тела своего, столь надоевшего!

А вот монах, да ещё и с помощью паломниц, видимо, возомнивший себя непонятно кем, но ведь принявший Обеты Отречения от мира и суеты его, и потому просто обязанный уповать лишь на Бога, тем не менее, плакался мирскому же врачу и трясся в страхе, что может умереть!
Неужели такое возможно?! В чём же тогда Смысл Веры монашеской? И разве может такой человек являться духовным авторитетом?

Зато северные таёжные Народы, с которыми приходилось Ворону жить, и которых эти же христиане по сей день обзывают «язычниками» лишь потому, что не были они крещены водою, тем не менее, очень спокойно, прямо-таки на зависть любим философам, воспринимали и чужую, и собственную смерть не как нечто страшное, но лишь как неизбежность расстаться со старой одеждой для Души!
Вот уж действительно, «Бог ВЕРОЮ оправдает язычников», вспоминал Ворон фразу из одного Послания апостола Павла.

Сплюнув в сердцах, Ворон откинул с себя одеяло в сторону, зажёг свечу у аналоя и стал листать Псалтырь, отыскивая нужную кафизму, чтобы прочесть и отвлечься от мешающих сну мыслей.
Но, пока перебирал страницы, вдруг услышал сначала тихо, но потом всё громче звучавшую неизвестную ему, но очень красивую и в прекрасном исполнении мелодию… Он даже оглянулся недоумённо, подумав, что кто-то за стенкой балуется ночью. Но соседние кельи, знал он, были пусты, а на втором, монашеском, этаже, после того как за пьянку выгнали старого монаха, бывшего прокурора, больше там тоже никого не было.
Однако, вскоре он сообразил, что следовало чего-то ожидать поинтереснее, и действительно… Неожиданно перед его Духовным Взором распахнулась дверь, и приятное звучание ритмичной мелодии стало громче, а он увидел за дверью в довольно светлой келье… отца Б., лихо танцевавшего поочерёдно с какими-то женщинами, высоким, стройными, одетыми в лёгкие чёрные платья!.. Они были очень красивы лицами, но… под затемнёнными вуалями...

Ворон, не думая, некоторое время сосредоточено созерцал и слушал, пока дверь опять не закрылась, а мелодия окончательно не перестала звучать... Тогда опять перед собой увидел раскрытый Псалтырь и зажжённую свечу, но читать уже расхотелось, так как увиденное не давало покоя.

По Опыту Созерцания Жизни иных Измерений, он прекрасно понимал, что тёмные одежды всех весело танцевавших людей в его неожиданном Видении, а тем более вуаль на лицах женщин, безошибочно указывало ему на их эгоцентричность. Стало быть, жизненную Силу от Бога иреомонах и его женские ипостаси - не получали, не взирая не холодную освещённость кельи отца Б.
Стало быть, все они вынуждены жизненную Силу получать… от людей, а по народному – заниматься вампиризмом!
Но бравый вид и весёлое настроение подобных эгоцентричных персон лишь указывало, что в своём чёрном деле они, стало быть, преуспевали.

Не взирая на то, что неожиданная мелодия действительно была прекрасной, но в Душе Ворона остался от увиденного очень неприятный осадок то ли печали, то ли обречённости, как это всегда случалось, когда он, даже в дневном сознании, соприкасался с вампирующими субъектами, распознавать суть которые научился по необходимости.

Так вот почему, с такой нескрываемой ненавистью смотрел на него отец Б. в тот давний вечер!..
Вот почему между ними негласное напряжение присутствовало всё время пребывания Ворона в монастыре!..

Однако, это не было новостью для Ворона, но лишь подтверждение, окончательный его вердикт, благодаря Видению, по отношению к иеромонаху, с виду незаметному вне храмовых «служб», кроме каким-то образом одурманившихся паломниц.
Но вердикт, конечно, не для оглашения и сплетен. Просто для себя.

А раз уж христианский монах, живущий в евростандартной келье и существующий за счёт кошельков паломников и лакейского к нему отношения паломниц, своим эгоцентризмом противоположен всегда жертвующемуся и отдающему всего себя альтруистичному Христу, Который, распятый-то на Кресте и умирая, однако, не требовал Себе врача, а молился о прощении Своих же палачей, то сам собою напрашивался вопрос – НАСТОЯЩИЙ ЛИ такой монах?