XVIII

В монастыре отец Е., старый годами и рукоположением иеромонах, появлялся редко, хотя и был «штатным» его насельником. Священников в миру не хватало, и батюшка нёс послушание в деревенском храме, в деревне и живя большей частью. Миряне увозили и привозили его обратно в монастырь на крутой «тачке». Только раз или два в неделю он «служил» в монастырском соборе, тем самым давая отдохнуть остальным иереям.
Но и в монастыре жил отец Е. отдельно от остальных монахов, в корпусе с послушниками и положительно зарекомендовавшими себя постоянными трудниками.

К монахам, а тем более к иеромонахам Ворон в то время наивно относился, как к людям действительно отрешённым от мирской суеты, стало быть, заинтересованным и интересующимся только Вечностью, подобно Мудрецам-отшельникам в гималайских пещерах.
Но постепенно и по причине как поведения монахов в их жизни, так и отношений их меж собою, убедило его, что они, хотя бы в этом монастыре, кроме характерных облачений, ничем не отличались от мирян, грешных, суетных и далёких от Интеллекта именно Духовного.

Разочарование монашеской жизнью монастыря мало помалу повлияло на Ворона настолько, что ему, пожилому и немощному, не способному зарабатывать деньги даже на пропитание, но не взирая на удобство беззаботного пребывания в обители, стало неприятно даже подходить к лицемерным иереям за Благословением, а потому всё чаще закрадывалась мысль вернуться к себе в лес - домой.
Быть может, как в последней надежде окончательно не разочароваться не только в монашестве, но и в православии вообще, и стал он внимательнее присматриваться к отцу Е., особенно после одно случая.

Как обычно в воскресный день, после «службы» как насельники с паломниками из храма, так и сонные трудники со всех остальных монастырских «щелей» - ринулись в трапезную отобедать, якобы, чем Бог послал.
Как водится, командир трапезной отец С. рассаживал людей за столами раздельно строгим порядком: монахи, трудники, постоянные рабочие паломники, которые не платят, временные паломники, которые оплачивают бед, и мирские певчие, которым оплачивают деньгами за пение на клиросе и обедом.

Суета с шумным отодвиганием стульев и скамей и гвалт голосов совсем не вязались с понятием умиротворённой скромности!
Видимо потому, в тот день дежурившему «службами» и Молитвами в трапезной отцу Е. надоело ждать, пока народ успокоится и он прикрикнул на всех, но также указывая рукой на отца С., который сам будоражил людей своими распоряжениями:
- Алё, православные! Чего вы слушаете этого ПРИДУРКА?! Давайте споём Молитву и садитесь быстрее, где стоите, и ешьте с Богом!

Реакция присутствовавших в трапезной людей на столь необычное «благословение» иеромонаха была разной. Кто-то не обратил внимания, кто-то кисло заулыбались, словно нечаянно мыла откусившие.
Но Ворона своенравность отца Е. тогда заинтересовала и забавляла. Быстро хлебая гороховый суп, он вспоминал, как однажды, когда накрывавший на столы трудник собравшимся на обед монахам, ожидавшим появления задержавшегося наместника - отца А., чтобы приступить к Молитве и трапезе, озвучивал распоряжение Матушки И., тоже строгого блюстителя порядков и правил, что, мол, из общей кастрюли должен наливать себе в тарелку сперва наместник, потом дежурный батюшка и только после этого - и все остальные монахи. Но не тут-то было.

Отец Е., не промах плотно поесть, в тот момент добродушно подгребавший к себе поближе тазик с очень пышно-сдобными и умопомрачительно благоухавшими пирожками, краем уха услышав строгое распоряжение Матушки устами какого-то там трудника, сперва замер на пол движении, видимо ошарашенный неслыханной несправедливостью и, как следствие, неуважением к его возрасту и ещё оставшимся седым волосам вокруг лысины на его голове, потом гордо выпрямившись во весь свой - тоже неслабо-толстый! - рост, только громко хмыкнул и демонстративно забрав кастрюлю, лихо и до краёв наполнил супом свою тарелку, остатки предоставив делить остальным монахам вместе с наместником!

Когда отец А., сухонький и невысокого роста, но всегда молчаливо сам себе на уме, всё же заявился в трапезную, то все монахи, вместе с трудниками и паломниками, уже заканчивали отношения с первым блюдом и оглядывались на второе.
Помрачнев пуще обычного, наместник тихо присел на своё наместничье место, но, философски заглянув в кастрюлю, где должна была оставаться его порция супа, в которой, однако, лишь бодро брякнул черпак, нарочито спокойно отставил её в сторону, медленно со значением встал и, не проронив ни слова, с достоинством удалился из трапезной, оставив за собой право в будущем появляться там, лишь когда дежурил, да по большим праздника, но уже с владыкой – настоятелем монастыря.

- Ну совсем, как дети, - опосля снисходительно прокомментировал ту ситуацию, с унижением наместника, кузнец, считавший себя уже, по меньшей мере, мудрецом лишь потому, что спал на голых досках без матраца и уже читал кафизмы в храме.
- 500-весёлый монастырь, - перефразируя название какого-то кинофильма про некий забавный рейс самолёта, в свою очередь резюмировал обсуждения наместника и отца Е. то ли постоянный паломник, то ли инвалид, то ли наглый, подобно слизню, присоска к монастырю.

Но судя по давнишним рассказам, которые довелось и Ворону услышать, «тёрки» между иеромонахами, начавшиеся, когда при смене настоятелей монастыря встал вопрос о наместнике, достигли неприкрытости от глаз посторонних после того, как выбор пал на молодого тогда ещё иерея отца А. И хотя он попытался отвести от себя наместничество, но новый настоятель остался непреклонен в своём решении и к его просьбам. А вот самый опытный иеромонах отец Е. и отец С. с академическим духовным образованием – остались подчинёнными ему!

* * *

Исповедоваться предпочитал Ворон у монастырского духовника старичка отца П., а Причащаться - из рук отца Е., раза два в месяц. Но когда ему надоело видеть, как отец С. якобы «благословляет», а скорее можно было сказать, что, в зависимости от хорошего или плохого своего настроения, просто издевается над людьми, то решил и у него Исповедоваться.
Отец С. обожал это занятие, наслаждался процессом и не экономил времени на исповедовавшихся, но скрупулёзно, пошагово и не стесняясь выражений выуживал из Души несчастного грешника весь негатив, а потом мог долго наставлять измученного исповедника, к неудовольствию, конечно, в очереди, ожидавших Исповеди, остальных людей.

Народу в тот будний день в соборе было немного, и Ворон решил последним подойти к аналою с Евангелием и Крестом и к огромадному иерею, в тот момент исповедовавшему женщину.

Она говорила тихо и долго, но отец С., видимо неудовлетворённый её рассказом, или ожидавший оглашения самой главной и Покаяния в изюминке греха, громко во всеуслышание задавал ей вопросы таким образом, что было легко понять и всем остальным, в чём каялась окончательно скукожившаяся бедолага! Он даже прикрикнул на неё, а когда та, вконец доведённая чуть ли не до истерики, решилась пооткровенничать с ним о интимных отношениях с мужем, то отец С., не сдержавшись, прямо-таки заорал:
- Так и надо было ДАТЬ ему вволю, и дело с концом! А то мутишь тут воду вокруг да около и мужика своего мучаешь!..

После этого надо было видеть лица не только ожидавших Исповеди людей в храме! Кто-то отворачивался, чтобы скрыть улыбку, Кто-то быстро покинул очередь, а кто-то больше и не вернулся, решив в другой раз попытать счастье пооткровенничать о своих грехах у иерея поспокойнее и не столь нагло-откровенного в суждениях.

Когда же очередь подошла и Ворону предстать пред пусть и уставшим, от выслушивания людей, отцом С., но видно было, что иеромонах предвкушал удовольствие пощипать, наконец-то, и этого, как считал он, скользкого трудника.
Ворон же, исповедовавшийся в монастыре постоянно, особо не стал распространялся о своих мелких грешках, но сразу сказал, что кается в том, что недолюбливает людей, у которых проблемы с собственным настроением, от чего лишь, а чаще всего несправедливо, страдают люди. И что с человеком настроения он просто не хочет больше общаться ни по какому поводу.

Однако, отец С., конечно, не показал виду, что прекрасно догадался, кого имел ввиду Ворон. Потому, кисловато улыбнувшись неприятно пахнувшим ртом, лишь сказал-выдохнул, то ли спросил:
- А может быть, он потому и делает так, что хочет и с тобою пообщаться?..
Но Ворон не стал отвечать и растягивать беседу, прекрасно понимая, к чему она может довести с отцом С. Так что, иерею оставалось только накинуть епитрахиль ему на голову и разрешить-развязать узел столь необычного греха то ли каявшегося неподатного трудника, то ли греха его самого... Только вот непонятным осталось: а кто у кого исповедовался?!

Правда, Ворону не составило труда всё же попросить у иерея Благословения к Причастию Святых Таинств и… даже без отвращения поцеловать пухлую и влажную руку отца С.